Неточные совпадения
Наука познает реальный мир в том
состоянии, в котором он находится, и она не виновна в падшести мира.
Доктор же остался в доме Федора Павловича, имея в предмете сделать наутро вскрытие трупа убитого, но, главное, заинтересовался именно
состоянием больного слуги Смердякова: «Такие ожесточенные и такие длинные припадки падучей, повторяющиеся беспрерывно в течение двух суток, редко встретишь, и это принадлежит
науке», — проговорил он в возбуждении отъезжавшим своим партнерам, и те его поздравили, смеясь, с находкой.
Может быть, присутствие и совместная жизнь с настоящею здоровою девочкой произведут такое действие, какого не в
состоянии сейчас предвидеть никакая
наука.
Знание позитивной
науки не есть пассивное
состояние, пассивное отражение, оно всегда есть активное усилие, действие в мире, знание всегда «прагматично».
Наш «эмпирический» мир есть действительный мир, но больной и испорченный; он воспринимается таким, каков он есть в данном своем дефектном
состоянии, а не таким, каким его конструирует субъект; он познается
наукой,
наука имеет дело с реальностью, а не с
состояниями сознания и элементами мышления, но реальностью больной.
А что если
наука изучает лишь болезненное
состояние мира, если в ее ведении лишь природный порядок, который есть результат греха и мирового недуга, если
наука только патология?
Царство
науки и научности есть ограниченная сфера «патологического» знания; ее законам подведомственна не безграничность бытия, а лишь
состояние этого бытия в данной плоскости.
Гносеологи вынуждены даже признать, что гносеологические категории могут меняться в зависимости от
состояния положительных
наук.
Доведя постепенно любезное отечество наше до цветущего
состояния, в котором оное ныне находится; видя
науки, художества и рукоделия, возведенные до высочайшия совершенства степени, до коей человеку достигнути дозволяется; видя в областях наших, что разум человеческий, вольно распростирая свое крылие, беспрепятственно и незаблужденно возносится везде к величию и надежным ныне стал стражею общественных законоположений.
Сказав таким образом о заблуждениях и о продерзостях людей наглых и злодеев, желая, елико нам возможно, пособием господним, о котором дело здесь, предупредить и наложить узду всем и каждому, церковным и светским нашей области подданным и вне пределов оныя торгующим, какого бы они звания и
состояния ни были, — сим каждому повелеваем, чтобы никакое сочинение, в какой бы
науке, художестве или знании ни было, с греческого, латинского или другого языка переводимо не было на немецкий язык или уже переведенное, с переменою токмо заглавия или чего другого, не было раздаваемо или продаваемо явно или скрытно, прямо или посторонним образом, если до печатания или после печатания до издания в свет не будет иметь отверстого дозволения на печатание или издание в свет от любезных нам светлейших и благородных докторов и магистров университетских, а именно: во граде нашем Майнце — от Иоганна Бертрама де Наумбурха в касающемся до богословии, от Александра Дидриха в законоучении, от Феодорика де Мешедя во врачебной
науке, от Андрея Елера во словесности, избранных для сего в городе нашем Ерфурте докторов и магистров.
Науки обязаны ей своим непрерывным развитием, чему примером служит Ломоносов, который, будучи рожден в податном
состоянии, умер в чине статского советника…
Но первое: я не способен на шутки — во всякую шутку неявной функцией входит ложь; и второе: Единая Государственная
Наука утверждает, что жизнь древних была именно такова, а Единая Государственная
Наука ошибаться не может. Да и откуда тогда было бы взяться государственной логике, когда люди жили в
состоянии свободы, то есть зверей, обезьян, стада. Чего можно требовать от них, если даже и в наше время откуда-то со дна, из мохнатых глубин, — еще изредка слышно дикое, обезьянье эхо.
С детства опекуны воспитывали Милана в Париже, где он не столько изучал
науки, сколько веселился. Докняжив до 21 года, Милан задумал жениться, и ему подсватали бессарабскую красавицу с огромным
состоянием, дочь русского полковника Наталью Кешко.
Он оставил всё свое огромное
состояние на фабрики и на положительные
науки, свой скелет студентам, в тамошнюю академию, а свою кожу на барабан, с тем чтобы денно и нощно выбивать на нем американский национальный гимн.
— Дело не в
состоянии, — возразил доктор, — но вы забываете, что я служитель и жрец
науки, что практикой своей я приношу пользу человечеству; неужели я мое знание и мою опытность должен зарыть в землю и сделаться тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
Никакое искусство и никакая
наука в отдельности не в
состоянии действовать так сильно и так верно на человеческую душу, как сцена, и недаром поэтому актер средней величины пользуется в государстве гораздо большею популярностью, чем самый лучший ученый или художник.
Мухоедов, кажется, сильно отстал от века, может быть, забросил свою любимую
науку, не читал новых книжек и все глубже и глубже уходил в свою скорлупу, но никакие силы не в
состоянии были сдвинуть его с заветной точки, тут он оказал страшный отпор и остался Мухоедовым, который плюнул на все, что его смущало; мне жаль было разбивать его старые надежды и розовые упования, которыми он еще продолжал жить в Пеньковке, но которые за пределами этой Пеньковки заменены были уже более новыми идеями, стремлениями и упованиями.
Но если массам недоступна
наука, то до них не дошли и страдания душного
состояния пустоты и натянутого беснующегося пиетизма.
Дилетанты вообще тоже друзья
науки, nos amis les ennemis [наши друзья-враги (франц.).], как говорит Беранже, но неприятели современному
состоянию ее.
В объявлении о «Собеседнике», которое вошло и в предуведомление к нему, сказано, что княгиня Дашкова «почитает нужным не только пещись, по долгу звания своего (как директор Академии
наук), о приведении
наук в России в цветущее
состояние, но и стараться о доставлении публике хороших российских сочинений, чтобы тем подавать по мере сил своих способы сочинителям трудиться в стихотворстве и в прочих, до словесных
наук и нравоучения касающихся, сочинениях.
Если иностранные Писатели доныне говорят, что в России нет Среднего
состояния, то пожалеем об их дерзком невежестве, но скажем, что Екатерина даровала сему важному
состоянию истинную политическую жизнь и цену: что все прежние его установления были недостаточны, нетверды и не образовали полной системы; что Она первая обратила его в государственное достоинство, которое основано на трудолюбии и добрых нравах и которое может быть утрачено пороками [См.: «Городовое Положение».]; что Она первая поставила на его главную степень цвет ума и талантов — мужей, просвещенных
науками, украшенных изящными дарованиями [Ученые и художники по сему закону имеют право на достоинство Именитых Граждан.]; и чрез то утвердила законом, что государство, уважая общественную пользу трудолюбием снисканных богатств, равномерно уважает и личные таланты, и признает их нужными для своего благоденствия.
Самое же вернейшее средство умножить государственные богатства есть умножить народ и привести в цветущее
состояние земледелие, ремесла, торговлю, художества,
науки (603–618).
Екатерина прибавила как другие языки (особливож совершенное знание Российского), так и все необходимые для государственного просвещения
науки, которые, смягчая сердце, умножая понятия человека, нужны и для самого благовоспитанного Офицера: ибо мы живем уже не в те мрачные, варварские времена, когда от воина требовалось только искусство убивать людей; когда вид свирепый, голос грозный и дикая наружность считались некоторою принадлежностию сего
состояния.
— Сей же род людей прославляет государство
науками (380), имеющими влияние и на благо других
состояний.
Состояние до сих пор
наукою у нас не приобретается; разве какой-нибудь спекулятор сочинит плохой учебник да напечатает его двадцать изданий для заведений, в которых начальствует он сам или его сваты и приятели.
Науки, искусства и поэзия издревле находились в Горюхине в довольно цветущем
состоянии.
Содди [Содди Фредерик (1877–1956) — английский радиохимик, создатель теории радиоактивного распада.], радиоактивист, оценивая современное
состояние европейской
науки, говорит: «Мы имеем законное право верить, что человек приобретет власть направить для собственных целей первичные источники энергии, которые природа теперь так ревниво охраняет для будущего.
«Странные люди, ей-богу! — подумал он. — Чего ради они напускают на свои лица ученый колер? Дерут с ближнего втридорога, продают мази для ращения волос, а глядя на их лица, можно подумать, что они и в самом деле жрецы
науки. Пишут по-латыни, говорят по-немецки… Средневековое из себя что-то корчат… В здоровом
состоянии не замечаешь этих сухих, черствых физиономий, а вот как заболеешь, как я теперь, то и ужаснешься, что святое дело попало в руки этой бесчувственной утюжной фигуры…»
И я особенно сильно чувствую всю тяжесть этого
состояния, когда с зыбкой и в то же время вязкой почвы эмпирии перехожу на твердый путь
науки; я вскрываю полость живота, где очень легко может произойти гнилостное заражение брюшины; но я знаю, что делать для избежания этого: если я приступлю к операции с прокипяченными инструментами, с тщательно дезинфицированными руками, то заражения не должно быть.
Но вот я представляю себе, что общественные условия в корне изменились. Каждый человек имеет возможность исполнять все предписания гигиены, каждому заболевшему мы в
состоянии предоставить все, что только может потребовать врачебная
наука. Будет ли, по крайней мере, тогда наша работа несомненно плодотворна и свободна от противоречий?
Наша врачебная
наука в теперешнем ее
состоянии очень совершенна; мы многого не знаем и не понимаем, во многом принуждены блуждать ощупью. А дело приходится иметь со здоровьем и жизнью человека… Уж на последних курсах университета мне понемногу стало выясняться, на какой тяжелый, скользкий и опасный путь обрекает нас несовершенство нашей
науки. Однажды наш профессор-гинеколог пришел в аудиторию хмурый и расстроенный.
Что было бы, если бы счастие, нужное каждому человеку, давалось бы местом, временем,
состоянием, здоровьем, силою тела? Что было бы, если бы счастие было или в одной Америке, или в одном Иерусалиме, или во времена Соломона, или в царских чертогах, или в богатстве, или в чинах, или в пустынях, или в
науках, или в здоровье, или в красоте?
Главное зло
науки нашего времени в том, что она, не будучи в
состоянии изучать всё, и не зная, без помощи религии, что должно изучать, изучает только приятное для самих людей
науки, живущих неправильной жизнью.
Ошибочно поэтому думать, что вера соответствует лишь детскому
состоянию религиозного сознания, а в более зрелом возрасте заменяется и вытесняется знанием — философией и
наукой (хотя и «духовной»), вообще гнозисом.
Газов мы не считаем, потому что
наука еще не в
состоянии точно определять количеств потребляемых нами газов.
— Я знаю, что ты не скажешь, кто тебе помогал, но и не станешь больше посылать в лавку, потому-то теперешнее твое
состояние — боязнь погубить других из-за собственной шалости — будет тебе
наукой. А чтобы ты помнила хорошенько о твоем поступке, в продолжение целого года ты не будешь записана на красную доску и перейдешь в следующий класс при среднем поведении. Поняла? Ступай!
Наука по существу своему и по цели своей всегда познает мир в аспекте необходимости, и категория необходимости — основная категория научного мышления как ориентирующего приспособления к данному
состоянию бытия.
Истина
науки имеет значение лишь для частных
состояний бытия и для частных в нем ориентировок.
И так как подлинный пафос философии всегда был в героической войне творческого познания против всякой необходимости и всякого данного
состояния бытия, так как задачей философии всегда был трансцензус, переход за грани, то философия никогда не была
наукой и не могла быть научной.
Общеобязательность
науки, как приспособление к данному
состоянию мира, выражает низшую, ущербную форму общения на почве мировой необходимости.
Нет ни Бога, ни истины, ни
науки, ни отечества, ни друзей, ни ближних, ни добра, никаких убеждений; а есть только пьеса, роль, публика,"приемы", есть горячка кулис и театральной шумихи,
состояние опьянения от хлопанья ладоней и вызовов.
Что может сказать об этом
наука Коперника, Лайелля и Дарвина, которая вся есть лишь приспособление к данному ограниченному
состоянию природного мира?